Скьёльд и в этот раз не пожелал ему уступить. И — полетел на палубу, сбитый с высокого кормового сиденья. Он не смог отползти далеко, потому что загодя привязался верёвкой. Вот и пришлось ему сидеть здесь же у борта и слушать, как Одд приказывал его людям.
А у Одда это получалось неплохо.
Он стоял на корме как приросший, и качка не могла его поколебать. Он сразу велел спустить парус до половины и подвязать его снизу — корабль пошёл ровнее и легче, и волны перестали захлёстывать.
— Женщины пусть возьмут вёдра и вычерпывают воду!
Тогда открыли трюм и увидели, что туда уже набралось порядочно воды. Ингунн первой спустилась под палубу и принялась за работу. Руки тотчас же занемели от холода, а потом и ноги, потому что стоять приходилось прямо в воде. Вёдер оказалось мало, и в ход пошли кожаные шапки мужчин. Постепенно вода перестала прибывать, и появилась надежда.
Так продолжалось весь день и почти всю ночь. Одд никому не позволил сменить себя у руля. Правду сказать, охотников было немного. У него посинели руки, державшие правило, и кто-то отдал кормщику свои рукавицы. Одд поблагодарил кивком.
Глядя на него, люди верили — где-то там, впереди, ждала безопасная гавань, и он не ошибётся, направляя туда корабль. Под утро ветер унёс войлочную шапку у него с головы, и стал виден длинный рубец на лбу, рассекавший левую бровь.
Ингунн продолжала вычерпывать воду, но если бы у неё было время оглянуться — она бы непременно подумала, что Одд не зря показался ей значительным человеком…
Зато Скьёльд внимательно посмотрел на его шрам. И на то, как он держал руль. И ничего не сказал.
Перед рассветом вдали заревел прибой, потом в темноте показались белые буруны.
— Это Люгра! — прокричал Одд.
Волны яростно кипели у скал, и он увёл корабль к подветренному берегу, где было потише, и велел взяться за вёсла.
С этой стороны скалы выглядели не такими крутыми, но пристать оказалось не легче: мёртвая зыбь с грохотом врывалась на песчаную отмель. Присмотревшись, Одд развернул корабль к берегу и приказал сесть по двое на весло, чтобы грести как можно сильней. Опытные мореходы поняли, для чего это делалось, и приготовились не жалеть рук.
Между тем их заметили с острова. В предутреннем сумраке ярко загорелись костры, и кто-то уже спешил с факелами к воде, выручать попавших в беду.
Потом Одд облюбовал волну вдвое выше других и велел грести так, чтобы трещали борта. Волна догнала корабль, и Одд сумел её оседлать, потому что люди хотели спастись и старались, что было сил.
Кто-то задел веслом дно, и тяжёлая рукоять сбросила со скамьи обоих гребцов. Но дело уже было сделано: судно перелетело через гремевший о камни прибой и с маху пробороздило килем песок. Одд первым выскочил через борт и уперся плечом. Жители острова подоспели на помощь: множество рук подхватило корабль и живо втащило подальше на сушу, туда, где море больше не могло его достать.
— Я хозяин острова Люгра, и называют меня Тордом Козлом, — переводя дух, сказал рослый бородач. — Мой дом здесь поблизости, и очаг уже разожжён!
Он обращался к Одду, явно сочтя его старшим на корабле. Но тут подошёл Скьёльд:
— А я зовусь Скьёльдом Купцом из Жилища Купца, что в Овечьей Долине. Неужели ты, Торд, меня не узнал?
Немногие оставшиеся на корабле начали выбираться. Ингунн, всё ещё сжимавшая в руке деревянное ведёрко, попыталась подняться с колен — и не смогла. Она только тут почувствовала, как вымокла и замёрзла. Ноги не слушались, в ушах стоял звон. Ингунн заплакала, решив, что сейчас все уйдут греться и бросят её одну. Но тут в трюм заглянул Одд. Увидел её там и вынес на берег на руках…
— Я знаю, что было дальше, — хмуро проговорил Сван. Но скальд покачал головой:
— Многое ты знаешь, Сван Рыжий, однако не всё. Потому что тебя не было здесь тогда. А я был.
Торд принял нас хорошо, — рассказывал Альвир. — Он накормил всех и дал обсушиться. А спать отвел в просторную ригу, на сено, потому что в доме без нас народу хватало. Мы и устроились все вместе, как прежде на корабле.
Ингунн куталась в пушистое волчье одеяло, но крепко заснуть не могла. Замёрзшие руки и ноги в тепле отошли и мучительно ныли. В полусне возникали размытые, зловещие лица. Ингунн вздрагивала и просыпалась.
Очень хотелось, чтобы скорей наступило новое утро. Но спать легли рано, и до рассвета было ещё далеко.
Среди ночи тихонько отворилась дверь, и вошёл Торд хозяин и с ним Скьёльд Купец. Скьёльд держал в руках головню. Ингунн ни с того ни с сего почувствовала ледяной страх и съёжилась, замерев. Но они никуда не пошли от двери. Скьёльд оглядывался, вытянув шею. Потом толкнул хозяина локтем и провел пальцем по своему лбу, через левую бровь. Торд кивнул, и Скьёльд показал ему глазами в один из углов. Торд присмотрелся и снова кивнул. Они вышли так же тихо, как вошли. И бережно притворили за собой дверь…
Ингунн долго не осмеливалась пошевелиться. Сердце отчаянно колотилось. И ноги почему-то перестали болеть. А может, и не перестали, просто она больше не слушала их жалоб. Наконец она поднялась и скользнула в тот угол, куда показывал Скьёльд. Она уже знала, кого там найдёт.
Одд, казалось, крепко спал, зарывшись лицом в мех. Ингунн наклонилась и протянула руку, намереваясь тронуть его за плечо.
Одд мгновенно повернулся к ней и как клещами стиснул запястье. Глаза у него были свирепые. Ингунн едва не вскрикнула, но клещи тотчас разжались: он узнал её и увидел, что в руке не было ножа.
— Это ты, — пробормотал он голосом, хриплым спросонья.
Ингунн, ослабев, опустилась в мягкое сено. У неё дрожали губы, было почему-то обидно. Он всё-таки помял ей руку, кровь медленно возвращалась в кончики пальцев. Одд тоже сел и взял её руку в свою. А потом обнял её за плечи, и Ингунн закрыла глаза, потому что по щекам поползли слезы.